Она курит сигарету или пьет пиво или вино из горлышка темно-зеленой материальной вещественной бутылки и бутылка выступает, на мгновение, рельефно и зримо из размытой акварели уличного пейзажа.

  Брюки, свободные руки, музыка в ушах. Mr. OIZO или Tricky или что-нибудь иное, тягучее, поглощающее и необязательное как это прозрачное утро.

  В сущности Рай это бесконечный проспект Просвещения, по которому можно вечно идти вперед, не опасаясь достигнуть цели. Земная жизнь предстает перед нами в образе маленькой немецкой кондитерской, куда мы зашли на минутку, выпить чашечку кофе. Вот крошки подъедены, кофе допит, и нечего больше делать. Некоторые, к тому же считают, что вот мы все уже в раю здесь, а если кому-то плохо в таком раю, то это только от того, что в предыдущей своей жизни он был недостаточно хорош и Божья благодать для него здесь теперь – огонь палящий.

  Пора решить, наконец, куда же она спешит, чтобы сюжет получил хоть какое-то развитие. К подруге, к любовнику, за хлебом и сыром, на работу… Или же спешит не к, а от, прочь от чего-то. От грязной посуды в раковине, от отношений с людьми, от неубранной комнаты, где что-то надо делать, но это потом, не сейчас, а сейчас можно идти так, все дальше и дальше, бросая докуренную сигарету и останавливаясь, на мгновенье, в очереди за следующей пачкой или банкой пива или апельсином – в сущности, этот проспект Просвещения перед нами и есть Рай.

  Порнографический фильм поставил рекорд, продержавшись на экране целых четыре минуты до того, как Юхан и его отправил в небытие, опять переключившись на другой канал. Тошнило, хотелось спать и хотелось оказаться где-нибудь за две тысячи километров, но больше всего хотелось найти какой-нибудь нормальный сюжет, чтобы увлечься телевизором хотя бы на полчаса. В другой день, может быть, от безделья проснулась бы жажда что-нибудь сделать: заварить особо крепкий кофе или переставить мебель или начать даже что-нибудь писать. В обычный день, может быть, но сегодня так мрачно и холодно было за окном, а плед казался таким жестким, что хотелось просто забыться, потратить скорее день, чтобы, уснув вечером, надеяться что следующий выдастся лучше.

  Накинув куртку, Юхан вышел на улицу и, дойдя до киосков возле остановки, пустился в долгий-долгий выбор. Чем меньше он представлял себе, что хочет купить, тем больше времени отнимало у него решение, превращавшееся в разглядывание витрин в ожидании знака со стороны выставленных вещей, в ожидании чего-то, что сразу даст понять – вот она – та самая вещь, которую он хочет и плохо ему до сих пор только от того что она не у него. Знака не было. Порой он обманывался, принимая за знак отблеск солнца на стекле или перепутанный ценник, но знака не было никогда, и всегда он уходил нагруженный обычными пивом, вином и сигаретами.

  Дверь подъезда захлопывается с грохотом, отлетает, притянутая пружиной ударяется опять, уже тише, снова отскакивает и в последний раз стукается коротко и чуть слышно, сталкиваясь с вернувшимся от стены парадного эхом первого удара. Туда, наверх, по лестнице черного хода, ведь лифт неизвестно где и вызывать дольше чем бежать вверх. Стук каблуков рядом, потом над головой, потом, уже совсем тихо, двумя этажами выше и окурок, с красным пятном помады на фильтре, долго летит оттуда, ударяется о ступеньку отскакивает, чтобы, ударившись, отскочить снова, совсем под странным углом и катится, катится вбок к стене разбрасывая пепел и тлеющие искорки, а двумя этажами выше Марина ударяется о дверь, словно идя на приступ, звонит требовательно и нервно, встречая в ответ безмолвие и тишину, отходит, делая круг по лестничной площадке, снова ударяется о дверь, теребит звонок, но безуспешно и, отойдя опять, скатывается, скатывается, скатывается вниз по лестнице, стуча каблуками.

  Вот теперь пора им встретиться. Не у самого подъезда, а у подворотни, ведущей на улицу. Из-за угла должна вылететь Марина, бегущая прочь из этого двора, чтобы ее не застали и не спросили откуда она здесь и зачем пришла. Юхан, нагруженный бутылками, мрачный и задумавшийся, качнется от удара в бок, как вздрагивает и заваливается от удара торпеды авианосец, уронит часть бутылок, что-то даже разобьет и Марина залепечет невнятные извинения и сама схватит его за рукав и потащит назад к киоскам, чтобы купить то, что было разбито из-за ее неосторожности, а он, ошарашенный таким напором, повлечется следом, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Тем временем она уже купит пиво и будет пытаться всунуть бутылки ему в руки, а он, комически изобразив невозможность удержать все это, попросит помочь донести до двери и она согласится, с тем условием что у самых дверей они непременно распрощаются и она убежит. Но пока они будут идти и подниматься вверх на лифте и подходить к двери квартиры, она будет думать о том, куда ей пойти теперь, так что когда соседка выглянет на шум на лестничной площадке и, увидев Юхана с Мариной, спросит у нее – В гости пришли? – Марина не станет, мотнув головой, уходить и от этой двери, а ответит деланно небрежно – Ага, – и проскользнет в приоткрывшуюся щель, вперед Юхана.

  Марина сидела на кухонном столе и, куря сигарету, качала ногой, машинально играя с пятнышком света, падавшего на пол и на носок ее ботинка из окна. – Надо же, – думалось ей, – Как немного надо для того, чтобы чувствовать себя так свободно с другим человеком. Всего-то уверенность в том, что он тебе совершенно не нужен и при необходимости ты без сожалений отправишься дальше, легко оставив его. Насколько это проще непрочной конструкции из невыносимой потребности в ком-то и веры в то, что он испытывает такую же потребность в тебе и поэтому, дескать, никогда не возникнет необходимости отправиться дальше без него, а напротив всегда можно быть с ним и всегда быть насколько угодно свободной с ним.

  Докурив сигарету, Марина кинула окурок в приоткрытую форточку и вернулась в комнату, где мужчина, лежа на диване перед включенным телевизором, пил из горлышка вино. Замявшись на мгновение, Марина села на пол возле дивана и, открыв зажигалкой бутылку пива, вытянув ноги к телевизору, прикрыв глаза, опустила плечи и глубоко вздохнула. На экране голый молодой человек, слегка раскрашенный в разных местах, пел о том, что надо мазать вазелином. Марина откинулась на ручку дивана и, отпив еще пива, задумалась о том, что наверное надо о чем-нибудь завести разговор. Некоторое время она искоса поглядывала на мужчину из-под опущенных ресниц, так чтобы он не замети ее взглядов и ей вдруг показалось, что это страшная глупость – ворваться так в квартиру к незнакомому человеку, который сейчас сидит и методично напивается и что ее расчлененное тело могут найти потом в мусорном баке или вообще не найти и непонятно, почему он ее терпит – неужели ему что-то от нее нужно – и, тогда, что ему нужно? Она замялась, привстала чуть-чуть, думая о том, что непременно нужно вот сейчас встать и уйти, но никак не могла придумать, как именно это сделать, так, чтобы выглядело естественно и прилично, снова села на пол, пытаясь придумать объяснение своему уходу, положила ногу на ногу, поменяла их, потом запрокинула голову и попыталась выпить залпом бутылку пива, но подавилась и немножко облилась, так что пришлось идти в ванную и вытирать блузку, надеясь что на ней не останется пятен. Вернувшись, она постояла немного в дверя пытаясь придумать как ей вот так, ни с того ни с сего, сказать что она уходит, но в конце концов вошла в комнату, снова села на пол и взяла бутылку вина, надеясь что выпив она станет более раскованной и решитсяРя, наконец, уйти.

  Юхан замечал краем глаза ее метания, но старался не смотреть на девушку слишком откровенно. Он не понимал зачем она вошла и что ей надо, а что-то наверное надо, раз она здесь до сих пор, и ждал когда ситуация разрешится. Меньшей частью сознания, потому что большая все-таки была занята открыванием бутылок и переключением каналов. Симпатичная девушка на периферии поля зрения меняла положение скрещенных ног, две симпатичные девушки в телевизоре пели что-то проникновенное дуэтом, симпатичная девушка с этикетки крепленого вина, так тянулась к нарисованным виноградным гроздьям над головой, что ее нарисованные груди, казалось вывалятся сейчас из выреза откровенного платья. Что-то такое думалось Юхану после первой бутылки вина, когда он поглядывал на сидящую в его комнате девушку, но после первой бутылки последовала вторая, а потом уже ничего не хочется, то есть хочется, конечно, но хочется только сидеть и ничего не делать, лениво переключая каналы. Так он набирался все больше, откладывая все разговоры и выяснения на утро, подумал, открывая пиво, что в таком согласном молчаливом сидении незнакомых людей есть какая-то изюминка, но, открыв, окончательно погрузился в себя.

  Марина смотрела телевизор, катая ногой еще одну пустую пивную бутылку и отпивая из пока полупустой, окружающий мир туманился, кружился, потеряв резкость, отступив и возникая вновь только под пристальным, требовательным взглядом. Диван слегка покачивался под спиной, словно корабль у причала, и когда (Юхан к тому времени уже спал) он отчалил, наконец, Марина мягко упала назад, как опустившийся на землю листок.

  Утром тот же телевизор разбудил ее. Голова, на удивление, не болела, но было как-то не по себе. Она умылась, вернулась в комнату за сумочкой, посмотрела на часы – было девять утра. Мужчина еще спал и Марина решила не будить его. Замок оказался несложным и в девять ноль семь Марина выскользнула за дверь. Записки она оставлять не стала.

Точка поставлена, но, кажется, нужно рассказать еще об одной детали, выпадающей за рамки этой истории.

  Пройдя безлюдным, поутру, двором, Марина вошла в тот подъезд, который отверг ее накануне, собрала по взломанным, разбитым и неиспользуемым почтовым ящикам кипу рекламных газет, сложила их возле двери в которую билась вчера, и подожгла.

  Пожарная машина проехала мимо, когда Марина снова шла по проспекту Просвещения.